Белые высокие зеркала по углам гостиной. Белые абажуры над бронзовыми цоколями ламп. Успокоительный серо-голубой тон, оттененный белизной и бронзой, царит в петербургской комнате. Мягко бьют часы. Почти все вещи на сцене подлинные, антикварные, и кажется, что под них подобраны актерские лица.

В 1912 году В. И. Немирович-Данченко ставил «Катерину Ивановну» в МХТ как «боевую пьесу» о «страшном мире» гостиных, салонов, художественных мастерских и «автомоторов» предвоенного Петербурга.

Светлана Врагова сделала по той же пьесе спектакль о красоте и покое потерянного русского рая.

Ах, право, что за чушь… Не от того же погиб мир, что Георгий Дмитриевич Стибелев (Олег Царев), член Государственной думы, прогрессист и член множества комиссий по устройству российского бытия, стрелял в жену от беспочвенной ревности? И не от того, что оскорбленная и надломленная Катерина Ивановна, красавица и пианистка, после этого действительно ездила с поклонниками на Острова на автомобиле «Руссобалт» и в домашнем спектакле, обнаженная, исполняла танец Саломеи?

Хотя мир рухнул и от этого тоже. Но в спектакле театра «Модернъ» завораживает именно красота «живых картин» 1912 года.

Четыре акта идут в трех пространствах. Гостиная Стибелевых с ее уютным консерватизмом фамильных вещей. Усадьба матушки Катерины Ивановны — белые летние чехлы и скатерти, плетение шезлонгов и солнечно-зеленое мерцание сада за распахнутыми дверями, замыкающими перспективу крошечной сцены (художники-постановщики Л. Наголова, М. Курченко). Наконец — мастерская друга семьи художника Коромыслова, метра модерна: цветные витражи, черный бархат, вороха восточных тканей, так любимых людьми Серебряного века.

Люди здесь — точно детали живых картин. Щеголеватость, кошачья пластика и здравый сарказм речей, цилиндр, пустотелая трость со стилетом и флягой для коньяка делают Коромыслова (Юрий Васильев) карнавальным доктором Дапертутто. Студент Алеша Стибелев (Дмитрий Щеглов) весел и благороден, потертый мундир сидит на нем как юнкерская тужурка. Юная Лиза (Мария Салова), сестра героини, — и в усадебной летней блузе, и в петербургских, уже «декадентских», черных шелках — составляет достойную пару Алеше. Профиль Светланы Враговой в роли почтенной матушки главного героя Веры Игнатьевны Стибелевой, старое кружево ее наколки и накладные седины порождают острую тоску по ушедшему благообразию семей и чаепитий.

Нам не дано понять невроз, сотрясающий мир начала прошлого века. Нам дано видеть на сцене его завершенную красоту. Через шесть лет, в январе 1918-го, все петербургские персонажи «Катерины Ивановны» будут, несомненно, получать паек как «лица III категории» — 50 г хлеба на день. Либералу Стибелеву прямая дорога в заложники. О судьбе матушки, пока элегантно вдовствующей в усадьбе Курской губернии, не хочется даже думать. Мэтр Коромыслов, верно, эмигрирует в начале 1920-х, как почти все «мирискусники». Что ждет младших — Алешу, Лизу, детей Стибелевых? В самом счастливом случае — безнадежная утрата благообразия мира.

Перед самым финалом спектакля кто-то сорвет черный шелк, затягивающий овал в середине витража. В золотом яйце новой вселенной откроется маленький, сияющий в отдаленной перспективе православный храм. И эта деталь восстановленного спектакля (он вышел в первый раз в 1996-м) помечена несбывшимися русскими надеждами начала девяностых. Ни полный разор, ни страдания, ни проблеск исторической памяти как-то не привели к храму.

Из воскрешенных с любовью живых картин Валгаллы, рухнувшей от крика в гостиной (верно, и от него тоже), зритель зимы 2003 года не вынесет для себя исторической ностальгии. Он, право же, от нее устал.

Вынесет острое желание отбелить хоть одну скатерть. Отскрести хоть одну дверь. Отчистить цоколь старой лампы и потемневший поднос. И начать раскладывать пасьянс благообразного мира с самого начала, покушаться на благообразие с негодными средствами: чистые чашки, чистые ложки, тонко нарезанный лимон, теплый пирог, Старый Новый год...

«Модернъ», 15 января, 19.00.