Глобальный финансово-экономический кризис, глубоко затронувший и российскую экономику, скорее всего, станет для нашей страны главным событием уходящего года. И хотя кризис еще далек от завершения, и эксперты продолжают спорить о том, насколько глубоко может упасть отечественная экономика и будут ли социальные волнения, уже сейчас можно сформулировать некоторые выводы, сделать некоторые предположения о «коридоре возможностей» для современного политического развития России.

Итак, основной итог не завершившегося еще кризиса состоит в том, что нынешняя российская общественная система, основанная на монопольном распоряжении ведущими активами страны несколькими связанными с властью группами интересов, патерналистской социальной политике и сдерживании общественной, экономической и политической активности населения с помощью вертикально интегрированных административно-политических структур, может существовать и даже показывать некоторую эффективность только в условиях избыточных ресурсов. Строго говоря, это было ясно еще и раньше. Да и примеров неизбежного кризиса подобных систем в ХХ столетии мировая история знает немало. Взять хотя бы перонистскую модель в Аргентине. Пока огромные доходы за аргентинское зерно позволяли правительству страны проводить патерналистскую политику и поддерживать неэффективные, но социально значимые производства, модель работала и пользовалась поддержкой значительных слоев населения. Как только питательные внешние источники иссякли, система вошла в перманентный кризис, последствия которого до конца не изжиты и в современной Аргентине. Но

в условиях нефтегазового бума, невиданного подъема потребительского спроса в нашей стране политики, бизнесмены и чиновники, да и просто те слои населения, которые принято называть «продвинутыми», старались не думать о плохом, полагая, что вот начнется модернизация и архаичная модель сама собой преобразуется во что-то современное и быстро развивающееся.

Но модернизация и не могла начаться, поскольку в российской модели рентного государства ни среди верхних классов населения, ни в массовых общественных слоях не было ни одной группы, которая была бы заинтересована, в первую очередь экономически, в преобразовании существующей системы. И высоким начальникам, управляющим многомиллионными финансовыми потоками, и менеджерам различного уровня, работающим в частных и государственных компаниях, и «офисному планктону», и простым «работягам» эта рентная система, в общем-то, нравилась. Тем более что установилась она после трудностей и лишений «проклятых 90-х». Так что было с чем сравнивать. Но вот наступил кризис, ресурсы стали стремительно таять. И тут выяснилось, что

высшая государственная бюрократия, привыкшая управлять страной в условиях неограниченных ресурсов, когда все их менеджерское мастерство заключалось в «правильном» распределении финансовых потоков и прочих материальных благ, просто растерялись, видя, как эти ресурсы таят.

Ведь управлять, имея лимитированные возможности, означает умение идти на различные экономические, социальные и политические компромиссы. А к этому как раз правящая бюрократия не привыкла. Принимаемые меры в рамках режима «ручного управления» эффекта не дали по очевидной причине: в ситуации кризиса те или иные группы, несмотря на тесные межличностные связи и обязательства, предпочитают действовать как обычные хозяйствующие субъекты на рынке, руководствуясь, в первую очередь, своими корпоративными и групповыми бизнес-интересами, а не целями по спасению отечества. По-видимому, ощущая свою неготовность эффективно противостоять кризису, использовать его для санации существующей системы и выработки современной модели развития страны, опасаясь, что после спада жить и работать придется в конкурентной среде, правящие классы тешат себя надеждами, что кризис — это ненадолго, а затем все вернется на привычные рельсы. Иногда подобные ожидания прорываются в заявлениях представителей крупного бизнеса и высокопоставленного чиновничества. Ведущим экономикам мира снова потребуются российские нефть, газ и продукция металлургии в прежних объемах. Вот Олег Дерипаска обнадежил, что кризис – это на какие-то три года, а потом цена на нефть поднимется аж до 180 долларов за баррель. Ему вторят нефтяные чиновники из правительства: дескать, удастся договориться с заинтересованными странами о «справедливой» цене на нефть. А премьер Владимир Путин предупреждает, что эпоха дешевых тарифов на газ проходит.

Из всего этого вырастает устойчивая установка – переждать, с тем чтобы снова спокойно вкушать тучные плоды рентной экономики, а для этого в нынешней ситуации нужно максимально сохранить существующие хозяйственные и административные структуры. Именно на решение этих задач направляется вся мощь антикризисных усилий правительства.

Высокими протекционистскими тарифами защищается неэффективный отечественный автопром, в интересах нефтяных компаний поддерживаются высокие цены на бензин для потребителей, государственная финансовая помощь направляется в первую очередь крупнейшим банкам и компаниям. Одновременно прилагаются усилия, чтобы сохранить в нынешнем виде строительный комплекс – эту кормушку для чиновников мэрий городов разного размера и значения, которым и в условиях кризиса так хочется соревноваться в уровне цен на жилье с Лондоном и Нью-Йорком. В стремлении любой ценой сохранить рентное благополучие разрабатываются и такие смелые проекты, как строительство канала, соединяющего Тихий и Атлантический океаны через территорию дружественной Никарагуа. Еще бы: какая сладкая жизнь будет у российских чиновников, получающих деньги лишь за проход судов через канал. Как тут не вспомнить мечту незабвенного Лени Голубкова из эмэмэмовских рекламных клипов эпохи «лихих 90-х»: «Мы сидим, а денежки идут!»

Проблема, однако, заключается в том, что мировая экономика едва ли выйдет из кризиса в том виде, что была до него. И нет никаких гарантий, что у России сохранятся те же возможности для безмятежного получения ренты.

Скорее всего, заметно изменится структура потребления энергоресурсов, технологии станут намного более экологичными и ресурсосберегающими. Так что возвращения в прошлое едва ли получится. Даже ближайшие российские союзники, которые очень эффективно жили последние полтора десятилетия, в том числе и за счет ренты, начали это понимать. Так, президент Белоруссии Александр Лукашенко, которому удавалось на протяжении 14 лет поддерживать в работающем состоянии довольно архаичную модель государственной экономики, на днях объявил о хозяйственной либерализации. Белорусский лидер, по-видимому, понял, что поддерживать «социализм» в своей стране за счет скрытых и явных российских дотаций уже не удастся. Да и местная номенклатура давит. Осознав, что национальное государство при «батьке» все-таки состоялось, она захотела того же, что уже давно осуществили ее братья по классу из сопредельных постсоветских государств, – приватизации и превращения в класс крупных частных собственников. В подобной ситуации для высокопрофессионального политика (а Лукашенко, как бы к нему ни относиться, таковым, несомненно, является) выбор остается только один: если не можешь сопротивляться процессу, надо его возглавить.

Российская же элита по-прежнему надеется, что, плывя против течения, она сможет сохранить милые ей формы социального порядка.

Теоретически это возможно, если кризис в Америке и Европе завтра закончится и прежняя модель мирохозяйственных связей восстановится. Но на это слишком мало шансов. Точнее, их практически нет. А значит, стремясь во что бы то ни стало перетянуть прошлое в будущее, российские правящие слои будут шаг за шагом, сами, возможно, о том не думая, втягивать страну в экономику дефицита со всеми вытекающими отсюда последствиями.