Цивилизация
Читать «Москву Майскую» — все равно что второй том «Мертвых душ» или не дошедшие до нас произведения Платона. Без преувеличения, какое там! В издательстве «Альпина.Проза» вышел роман Эдуарда Лимонова, многие годы считавшийся утраченным — даже сам автор при жизни думал, что текст погиб в пожаре. Но все, как обычно, решил господин случай. О внезапном воскрешении романа вполне можно снять какое-нибудь кино. Заместитель арт-директора издательства, Денис Изотов, работал над новым оформлением серии книг Лимонова в мягких обложках, искал в архивах фотографии. Ничто не предвещало беды, но тут в тех же архивах, где Изотов копался вместе с фэнами Лимонова, всплыла копия текста... Почти в идеальном состоянии.
Оставалось только отредактировать.
Кажется, только это — уже повод прочитать хотя бы ознакомительный фрагмент романа. Но, как говорил наш препод, ближе к телу. Так о чем же книга?
Молодой поэт Эд приезжает в Москву из Харькова в поисках славы, поселяется в тесной квартирке и постепенно знакомится со столичной творческой богемой. Звучит как классическая история становления, можно сказать, почти голливудская — но это только на первый взгляд; и вообще, такие мысли возникнут только у того, кто Лимонова никогда не читал — хрен вам, а не Голливуд! Это эпатажный, как и всегда, не стесняющийся выражений, как и всегда, порой омерзительно детальный, как и всегда, роман на биографическом материале.
«Эд Савенко высадился в Москве на Курском вокзале 30 сентября 1967 года в возрасте двадцати четырех лет. Вместе с ним из поезда был извлечен и поставлен на перрон большой черный чемодан. В чемодане находилось все, что могло понадобиться покорителю Москвы в процессе ее покорения».
«Москва Майская» — очень четкая, почти не засвеченная фотопленка эпохи; и на черно-белых карточках запечатлены многие, как мы скажем сейчас, классики: Арсений Тарковский, Леонид Губанов, Эрнст Неизвестный, Анатолий Брусиловский. Впрочем, для главного героя половина этих фамилий пока ничего и не значит — и это настолько выбивается из нашего восприятия нынешнего читателя, который при каждом упоминании обязательно воскликнет: «Ах, да как же, неужели это вот тот самый?!» — что даже, как говорится, хорошо. Эта обывательская наивность молодого Эда задает особое настроение текста: этакое легкое, по-настоящему майское. Но то лишь половина правды. Текст двойственен: с одной стороны, да, молодой Эд наивен, но сам-то Лимонов-автор уже весьма опытен — а потому сквозит через все даже большая, чем обычно, лимоновская ирония. Представьте себе Чеширского Кота, улыбающегося собственному отражению и всем, кто ненароком попадает в это же отражение, — не ошибетесь. Увидите ту же беззаботную ехидную улыбку, обращенную ко всему свету и себе самому.
«Провинциал тотчас понял, что подле элегантного эгоиста Арсения Александровича можно находиться только в качестве ученика, боготворящего мэтра, посему юноша Лимонов тотчас исключил Арсения Тарковского из своих планов, вариант «старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил» с участием Тарковского в роли Державина отпадал».
Готовясь к этой колонке, я провел небольшой соцопрос в своем окружении, не связанном с книжной индустрией. Выяснилось, что отношения большинства к текстам Эдуарда Лимонова весьма сдержанное — многие назвали их странными и чересчур вызывающими. Я и сам, признаюсь, не фанат — трудно проникнуться. Но, кажется, «Москва Майская» словно создана для того, чтобы по этому образу экспрессивного Деда Лимона пошла трещина сомнения. Не теряющий всего самого лимоновского, роман в то же время становится... ностальгически-нежным. Нет, ностальгирует не автор и не герой: ностальгирует читатель. И не конкретно по 1967 году, а просто по прошлому. Любому. Выберите период своей молодости — и готово. И пусть читателя приглашают в маленькие комнатки, пусть выворачивают московские переулки наизнанку, пусть не приукрашивают там, где ради красивой картинки можно было бы.
В конце концов: когда история о молодом, пусть и дерзком, поэте не была хотя бы капельку романтичной? Вот-вот. Есть ведь в этом своя, неуловимая эстетика — и Лимонов, кажется, это слишком хорошо понимал.
««Московскость» или «парижанистость», не есть ли они всего-навсего джентльменский набор информации, каковую возможно поглотить и ускоренным путем, преподать краткосрочными, но интенсивными курсами? Разрушая сложившиеся суеверия, заявим, что привилегия родиться в именитом городе может быть без труда оспорена гибким и талантливым пришельцем, не только с окраин своей страны, но и вовсе даже из чужих стран. Скажем «нет!» врожденным привилегиям. Кто больше парижанин — маленький испанец Пикассо или сотни Дюпонов столицы, занимающие несколько страниц телефонной книги?»
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.